В октябре 1925 года Дмитрий Кедрин впервые приехал в Москву. Он жил тогда в Екатеринославе (ныне Днепропетровск) — крупном промышленном городе на Днепре, где в самые первые годы революции начинали свой поэтический путь три комсомольских поэта — Михаил Светлов, Михаил Голодный и Александр Ясный.
В 1922 году эта троица перебралась в Москву, но литературная атмосфера оказалась стойкой, и в самом конце 1923 года при екатеринославской губернской комсомольской газете «Грядущая смена» сложилась и официально оформилась молодежная литературная организация «Молодая кузница», в которую весной 1924 года вступил и Кедрин. Тогда же в газете «Грядущая смена» состоялся литературный дебют молодого поэта — 30 апреля 1924 года здесь появилось его стихотворение «Моя любовь». С этого дня и на страницах газеты, и в журнале «Молодая кузница» одно за другим публикуются стихотворения Кедрина.
Екатеринославская «Молодая кузница» бурлила. Выступления на заводах и в учебных заведениях, споры, встречи, обсуждения… И самое главное — свой печатный орган, журнал «Молодая кузница», который делался с энтузиазмом, с дерзкими новациями и в слове и в оформлении — все абсолютно в стиле своего времени. В первый год Кедрин печатался много, писал стихи торопливо и но всякому поводу. К счастью, отрезвление пришло довольно быстро, и вслед за первой радостью от первых публикаций и известности в масштабах губернского города наступили серьезные раздумья о судьбе своего поэтического дарования. Уже спустя полгода обильный поток публикации обрывается, Кедрин начинает выступать в печати реже и со все более серьезными произведениями. Тогда же возникает мысль о поездке в Москву. Но осуществить свое намерение удалось лишь через год — осенью 1925 года; это были екатеринославцы Михаил Сосновин (один из руководителей «Молодой кузницы»), Дмитрий Кедрин и Анатолий Кудрейко.
Прежде всего отправились в совсем еще молодую тогда «Комсомолку», где в литературном отделе работал Иосиф Уткин, только что прославившийся на весь Союз своей «Повестью о рыжем Мотэле».
Утром 18 октября Михаил Голодный ворвался в комнату Бориса Ковынева, у которого остановились приехавшие екатеринославцы, со свежим номером «Комсомолки» в руках:
— Смотри, какую штуку Митька Кедрин написал!
И, не давая никому газеты, стал читать сам, подчеркивая зловещее «р» и взрывчатое «т»:
Полон кровью рот мой черный,
Давит глотку потный страх,
Режет грудь мой конь упорный
О колючки на буграх.
А трава — то ров, то кочка,
То долина, то овраг…
Ну и гонка, ну и ночка…
Грянет выстрел, будет точка,
Дремлет мир — не дремлет враг…
Таким был столичный дебют Дмитрия Кедрина — стихотворение «Погоня».
Заглянули екатеринославцы и в газету «Молодой ленинец» (предшественник нынешнего «Московского комсомольца») — это был словно бы старший столичный брат «Грядущей смены». Завлитом работал здесь Яков Шведов — их ровесник, но к тому времени уже выпустивший первый стихотворный сборник «Шестеренные перезвоны». Он радушно отнесся к приезжим провинциалам, посмотрел их стихи и отобрал часть для газеты. В ноябре и декабре 1925 года появились в столичной прессе еще две публикации Кедрина — стихотворения «Город» и «О коте».
Трудно было с жильем. Сначала устроились в общежитии «Молодой гвардии» на Покровке, в комнате у Бориса Ковынева. Потом удалось поселиться в Доме работников просвещения, но оттуда их скоро попросили, и они перешли в Дом Советов на Садовом кольце и в конце концов снова очутились в комнате у Бориса Ковынева.
Днем ходили по редакциям. Принял их главный редактор «Красной нови» Александр Воронский. Здесь в редакции, затаив дыхание, глазели на Алексея Толстого, Петра Романова, Бориса Пастернака, а выйдя из редакции, подталкивали друг друга локтями: смотри — Есенин! Есенин с Огневым шел по Кривоколенному переулку… Бродили по книжному развалу. Кедрин купил однотомник Пушкина, повести Тургенева и свою давнюю любовь — «Фауста» Гете.
Вечерами несколько раз выступали в институтах на поэтических вечерах — их представляли как группу комсомольских поэтов из Екатеринослава.
Часто ходили в гости к новым московским знакомым. Здесь тоже читали стихи, свои и чужие, обсуждали, спорили, делились впечатлениями. Чаще всего такие встречи были у одного из двух Иванов — либо у Молчанова, либо у Доронина. Иван Доронин, стихи которого они хорошо знали, оказался простым парнем, что называется, «справным хозяином», с крепкой крестьянской закваской: у него всегда и дровишки были заготовлены, и снедь домашняя, селянская всегда находилась. А ребята старались питаться по гостям — денег было в обрез.
Василий Казин, работавший тогда в «Красной нови», выбрал из привезенных Кедриным стихов «Смертника» и передал его в журнал «Прожектор», который, как и «Красную новь», редактировал Воронский.
Там же, в редакции «Красной нови» и «Прожектора», Кедрин и его товарищи познакомились с Эдуардом Багрицким. Он представил Воронскому своего первого одесского редактора Ольшевца, и тут выяснилось, что Ольшевец и Михаил Сосновин знакомы: до переезда в Одессу тот работал в Екатеринославе.
«Юго-запад» Эдуарда Багрицкого к тому времени еще не вышел, но почти все стихи, составившие сборник, были уже широко известны в Москве и появлялись в периодике. Эти стихи и сам Багрицкий, его серьезное, умное и очень основательное отношение к поэтическому слову произвели на Кедрина огромное впечатление. Несколько дней он ходил сам не свой, беспрестанно повторяя наизусть «Разбойника», «Джона — Ячменное Зерно», «Песню о рубашке», «Арбуз». А потом в запальчивости сказал друзьям, что, если захочет, через полгода будет писать не хуже Багрицкого, достигнет его уровня.
К «достижению уровня» Кедрин приступил немедленно и уже здесь, в Москве, написал два стихотворения (может, и больше: это до нас дошли два), в которых Багрицкий виден невооруженным глазом, — «Разговор» и «Исповедь». Чуть позже появилось еще одно в той же манере — «Казнь».
Оценивая эти стихи, можно достаточно обоснованно сказать, что свое обещание Кедрин выполнил — стихи не хуже, чем у Багрицкого. Но Эдуард Багрицкий дал свое — и новое, а Кедрин уже работал «под Багрицкого», то есть его стихи вторичны, подражательны, а подражать легче, чем открывать.
Трехмесячное пребывание в Москве было серьезной школой для Кедрина. Он увидел, насколько несовершенно его творчество в сравнении с теми стихами, которые звучали на поэтических подмостках Москвы (речь идет, конечно, о лучших стихах, только на них и стоило равняться). И если после встречи с Багрицким молодой поэт еще «петушился», то с поэтического вечера Владимира Маяковского (поэт читал свои стихи об Америке) Кедрин вернулся не только восхищенным, но и потрясенным.
Кедрин очень любил Маяковского, но, сколько бы мы ни искали, ни вчитывались в стихи Кедрина, среди пестрой мозаики подражаний мы не найдем ни одной попытки работы «под Маяковского». Очевидно, Кедрин понимал, что его темперамент, внутренний строй души были слишком отличны от Маяковского, хотя глубина постижения современности Маяковским была для него образцом.
В Москве состоялся серьезный деловой разговор о творчестве «младокузнецов». Самым строгим, хотя и благожелательным, судьей был Иосиф Уткин. С ним Кедрин подружился надолго — на всю жизнь…
Екатеринославцы ехали в Москву с тайной мыслью остаться здесь, устроиться, быть поближе к многочисленным органам прессы и литературным организациям. Иосиф Уткин посоветовал вернуться домой, учиться, работать, обретать мастерство. Это мнение нашло отражение в его статье «Не надо спешить», опубликованной в «Комсомольской правде» 29 ноября 1925 года (подпись: «И. У-н»). В ней прямо говорится, что осенью 1925 года в столицу приехали начинающие литераторы из Одессы, Екатеринослава, Киева и Сибири, что они не имеют ни жилья, ни заработка, бедствуют, ходят «по редакциям в поисках аванса, «халтурки». Последнее, пожалуй, самое ужасное: товарищи, приехавшие за признанием, для роста, как художники разваливаются». Кроме того, продолжал автор, масштабы литературных оценок слишком различны, и многие поэты, признанные и прославленные в своей местной печати, оказались необычайно слабыми в потоке большой литературы.
После разговора с Уткиным «младокузнецы» еще некоторое время пожили в Москве. Анатолий Кудрейко решил все же остаться: в Екатеринославе у него не было никого. Кедрин и Сосновин вернулись: куда переедешь с семьею?
Поездка в Москву не была напрасной — Кедрин сразу повзрослел, упоение «местной славой» прошло окончательно.
Не пропустите: Две линии Кедрина
Он работает в газете «Грядущая смена» (в отделе рабочей молодежи), много читает и пишет, но печатается мало. К сожалению, из неопубликованных стихотворений Кедрина днепропетровского периода до нас дошло очень немного.
В июне 1928 года в Днепропетровск приехали Александр Жаров и Иосиф Уткин. Снова зашел разговор о переезде в Москву. На этот раз Уткин отнесся к переезду иначе, сказал, что, пожалуй, можно, но на первых норах придется трудно. Обещал помочь с работой — нужны руководители молодежных литкружков на предприятиях. Летом 1929 года Кедрин вторично приезжает в Москву, очень ненадолго: это была в основном разведка — можно ли поселиться у тетки Марии Ивановны. Оказалось, можно.