Степной пейзаж, весенний и сочный, с характерным для Есенина представлением: небо — зеркало, поэтому вверху то же, что и внизу, — голубые бескрайние пастбища, заросшие осокой озёра. Но и не только пейзаж, а еще и написанная на языке образов история России, в его, есенинской, интерпретации, — от языческих глубин до современья. В этой своеобразной «книге» три части. Первые две строфы — древний языческий «слой». Из сегодня, «с тропы далекой», он «кажется» всего лишь орнаментальным узором, заставкой, окруженной «неколебимой синевой» «вымысла». Но то, что сегодня нам представляется метафорой, когда-то было жизнью — «ярчащей, сверкающей переливами всех цветов» — свет этой тысячу лет назад угасшей цивилизации, как свет угасшей звезды, и освещает «избу» стихотворения розовым, голубым и синим сиянием.
Две следующие строфы дают нам как бы изображение той символической «купели», над которой «кадила» черемуха, той травной колыбели, принакрытой «зеленым пологом», той степной зыбки, в которой Богородица Русь вынянчила свое бесценное сокровище — душу. Но, выпестовав, — отравила тоской «равнинности», густо посоленной «белью песка». Тоска, как сильный реактив, разъедает былую цельность, «неколебимая синева» («Россия! Какое хорошее слово… И «роса», и «сила», и «синее» что-то») начинает колебаться, цвет раскладывается на оттенки — от нежно-розового и голубого до почти черного, сквозь который проглядывает «чернота Сибири» и «горб Уральского хребта» (не хребет, а именно горб, символ уродства).
Этой современной, двуликой России (один лик — розово-голубой, кроткий, другой — темный, разбойный) посвящена третья часть поэтической истории — две последние строфы стихотворения.
Еще менее свободно воображение поэта от религиозных напластований и ассоциаций.
Разумеется, и тут, ведя «с тайной бога» «тайно спор», Есенин все понимал «по-своему»… Есенин, стремясь «определить» фигурами «ярчащий» мир, в котором идея духовного пастыря родилась, так сказать, самостоятельно, без помощи «крещеного Востока»… Поэтому-то есенинская Голубая языческая Русь, его «березовая Монголия» так часто и повернута к нам «дугой христианского угла».
Алла Марченко