Движение этого писателя наглядно. Сначала он обратился к ближнему предсовременью — роман «Танец вокруг парового котла» (1971) охватывал период от 1914 года до середины 50-х годов 20-го века. Романом «Сад Поммера» (1974) он отправился дальше — в последнюю четверть XIX века. Еще дальше от нас отстоят события, описанные в романс «Были деревья, вещие братья» (1979), — перед читателями проходят 40-е годы прошлого столетия. И вдруг Траат, как будто ему надоело двигаться небольшими шажками, совершает огромный прыжок в начало XIII века — об этом времени думает и пишет герой романа «Сон-трава, лекарство от печали» (1982), и сцены из этих времен, написанные писателем Ра или встающие в его воображении, встают и перед нами.
Ревнители принципов исторического повествования вряд ли согласятся с тем, что перечисленные романы М. Траата принадлежат исторической прозе. Не уверен, что и сам автор их будет на этом настаивать. Арена — не та, персонажи — не те. Где полководцы и созидатели государств, пламенные поэты и борцы за свободу, великие утописты и незадачливые изобретатели, реформаторы и государственные деятели, где поля знаменитых битв и залы знаменитых дворцов, ученые кабинеты и тюремные казематы, стены которых помнят одинокие раздумья и озарения, где известнейшие имена и названия, памятные нам со школьных лет, постоянно встречающиеся и на страницах учебников, и на страницах других исторических романов? Ничего этого и в помине нет. Вместо этого — персть земная, людская глина, то, кого Большая История не замечает и не считает, кто просто-напросто не виден ей и не слышен, кого если и выхватывают на мгновенно авторы обычных исторических романов из тьмы времен и людских толп, то лишь для того, чтобы они поддакнули главному герою или проводили его преданным взглядом, его, кто рушит и созидает царства, отыскивает новые основания для жизни, перекраивает ее на новый лад. Вместо этого — обычные пространства обычной земли, с обычными, ничем не выделяющимися хуторами и деревнями, живущими обычной, неприметной жизнью.
С первых строк и даже с первых слов романа «Танец вокруг парового котла» я, читатель, вброшен в давно идущую, продолжающуюся действительность безвестной, незаметной, заброшенной где-то между Тарту и Выру деревни Тухакопли.
«И снова идут мужики с паровым котлом…».
Вот она — сцена, на которой и далее будет развиваться история, но не та, что кипит на страницах ученых трудов и учебных пособий, а ненаписанная история крестьянской жизни, события которой мелки и незначащи для присяжного историка, но жизненно важны для Анилуйков, Лузиксеппов, Кяо, Ээснеров, Сааремяги и других, кто «на этой земле были одновременно свободными и узниками».
Казалось бы, что мне в них, этих людях. Сам же писатель пишет о них, что «в их наследии нет ничего достойного упоминания, они интересны только тем, что жили, выполняя, так сказать, свой жизненный долг, с которым пришли в мир. Два-три поколения смутно помнят их имена и знают понаслышке, в искаженной призме памяти, ту или иную подробность их значительных дел, которые совершили с ними». Их интересы скудны, трудятся они «ради утоления своей утробы». Мысли их приземлены в самом прямом смысле этого слова, чувства довольно примитивны и однозначны, к тому же «не очень-то они разговорчивы».
Так что некогда, когда я впервые читал этот роман, не его персонажи привлекли меня, меня захватила авторская интонация и властно повела за собой. Тем не менее, прочтя три десятка страниц, на которых рассказывается о старом хозяине хутора Айасте Матсе Анилуйке и его незадачливом сыне Юри, я поймал себя на том, что, когда дошел до последней страницы первой главы романа и в мое сознание ворвались слова: «…мы не увидим их больше», и я понял, что старый Мате скоро умрет, а Юри, только что получивший воинскую повестку, сгинет на полях первой мировой войны «за веру, царя и отечество», не очень сознавая, что это, собственно, такое, у меня сжалось сердце. Оказалось, что не только писатель любит своих героев, но он и меня заставил полюбить их, — а это для писателя всегда, даже если его герои куда симпатичнее, чем Анилуйк, не легкая, трудновыполнимая задача. Как и почему удалось это Траату?
Нет, он нисколько не приукрашивал ни их самих, ни их мыслей и чувств (приведенные цитаты подтверждают это в полной мере). Но, вырисовывая их мироощущение, Траат не забыл об их упорстве, глубокой, нутряной честности, душевной трезвости, выношенном, уверенном достоинстве (слово это им может оказаться внове и непонятно, но чувство-то — ясно и дорого), основанных опять же на их упорном и честном труде. Вот он стоит, Мате Анилуйк, поджидая паровой котел, едущий к ному на хутор на молотьбу.